Неточные совпадения
— Захарий-то? Да — никакого. Обыкновенный мечтатель и бродяга по
трудным местам, — по
трудным не на земле, а — в
книгах.
—
Трудное его ученое занятие! Какие тысячи слов надобно знать! Уж он их выписывает, выписывает изо всех
книг, а книгам-то — счета нет!
Марья Степановна сидела в кресле и сквозь круглые очки в старинной оправе читала «Кириллову
книгу». В
трудные минуты жизни она прибегала к излюбленным раскольничьим
книгам, в которых находила всегда и утешение и подкрепление. Шаги Привалова заставили ее обернуться. Когда Привалов появился в дверях, она поднялась к нему навстречу, величавая и спокойная, как всегда. Они молча обменялись взглядами.
Эту главу мне
труднее писать, чем все остальные главы
книги.
В назначенный день я пошел к Прелину. Робко, с замирающим сердцем нашел я маленький домик на Сенной площади, с балконом и клумбами цветов. Прелин, в светлом летнем костюме и белой соломенной шляпе, возился около цветника. Он встретил меня радушно и просто, задержал немного в саду, показывая цветы, потом ввел в комнату. Здесь он взял мою
книгу, разметил ее, показал, что уже пройдено, разделил пройденное на части, разъяснил более
трудные места и указал, как мне догнать товарищей.
От нечего делать я раскрыл
книгу на том месте, где был задан урок, и стал прочитывать его. Урок был большой и
трудный, я ничего не знал и видел, что уже никак не успею хоть что-нибудь запомнить из него, тем более что находился в том раздраженном состоянии, в котором мысли отказываются остановиться на каком бы то ни было предмете.
Но чаще думалось о величине земли, о городах, известных мне по
книгам, о чужих странах, где живут иначе. В
книгах иноземных писателей жизнь рисовалась чище, милее, менее
трудной, чем та, которая медленно и однообразно кипела вокруг меня. Это успокаивало мою тревогу, возбуждая упрямые мечты о возможности другой жизни.
В лавке становилось все
труднее, я прочитал все церковные
книги, меня уже не увлекали более споры и беседы начетчиков, — говорили они всё об одном и том же. Только Петр Васильев по-прежнему привлекал меня своим знанием темной человеческой жизни, своим умением говорить интересно и пылко. Иногда мне думалось, что вот таков же ходил по земле пророк Елисей, одинокий и мстительный.
Да пересмотрите же наши ведомости! Загляните в наши предписания, донесения, журнальные постановления! Сличите, какой сумбур царствовал до нас и как решительно двинули мы вперед многосложное и
трудное дело сличения ведомостей, проверки кассовых журналов, бухгалтерских
книг, и проч. и проч.?
Чтение
книги Милля не увлекало меня, скоро основные положения экономики показались очень знакомыми мне, я усвоил их непосредственно, они были написаны на коже моей, и мне показалось, что не стоило писать толстую
книгу трудными словами о том, что совершенно ясно для всякого, кто тратит силы свои ради благополучия и уюта «чужого дяди».
Мещерский присоединял необыкновенное дарование писать по-русски сильно, резко и дельно; он показывал мне толстую
книгу писем, писанных им для разных лиц, находившихся в самых
трудных обстоятельствах, — писем к государю и к другим особам царской фамилии, а также и к разным министрам.
…Все
труднее становилось с этими как будто несложными, а на самом деле странно и жутко запутанными людьми. Действительность превращалась в тяжкий сон и бред, а то, о чем говорили
книги, горело все ярче, красивей и отходило все дальше, дальше, как зимние звезды.
— Оттого и прославили её
книгой для ума
трудной и опасной, что это
книга народная, — тихо и упрямо доказывает он. — Вот видите, опять являются пророки правды народной, и хотя иначе, острее отточена она теперь, а всё та же древняя правда, самим народом одуманная.
Вопроса этого мы не станем решать здесь; решение его несравненно легче вывести, нежели [понятным образом] написать [в русской
книге: длинная и
трудная может из этой выйти история!].
В наши великие,
трудные дни
Книги не шутка: укажут они...
Несмотря на когенианские задания этой
книги, она содержит тонкие исследования относительно самых
трудных проблем платонизма и в этом отношении даже превосходит капитальную работу Natorp.
«Вы, Летушка, — говорит он ей, — лучше бы не читали
книг, а то
труднее жить станет».
Кончились переходные экзамены из шестого класса в седьмой. Это были экзамены очень
трудные и многочисленные, — и письменные и устные. Сдал я их с блеском и в душе ждал, но боялся высказать громко: дадут награду первой степени. Очень хотелось, как в прошлом году, получить
книги, да еще в ярких, красивых переплетах.
При этом докладе мысль, что в посылке скрывается что-нибудь таинственное, пробежала, как огненная змейка, в голове сметливой и — нечего греха таить — влюбленной девушки. Угадчик-сердце шибко застучало, Мариорица призадумалась было, как математик над решением
трудной задачи, но поспешила спрятать в душу свои догадки, раскрыла
книгу с важностью президента и принялась за урок, читая его вслух. От первых стихов...
В той каморке, об одном малом оконце, стал жить и подвизаться молодой келейник, а в свободное время, когда в келейке ни скитских старцев, ни перехожих богомольцев не бывало, читал
книги о житии пустынном, о подвижниках Христовых, что в Палестине, и во Египте, и в Фиваидских пустынях
трудным подвигом, ради господа, подвизались.
— А знаешь ли, чадо, каким узким, каким
трудным путем, волчцами и тернием покрытым, входят избранники в сию область спасения?.. Ведаешь ли, каким подвигом ищущие правой веры достигают светлаго собора верных, их же имена писаны в
книге животной?.. О, сколь труден подвиг! Сколь неудобоносимо то иго!